Ирвинг устало вздохнул, провел рукой по жестким густым волосам, убирая их с влажного лба назад, с соответствующим скрипом уселся на закрытый огромным полиэтиленовым чехлом диван и оглядел результат своей работы. Голые серые стены имели удручающий вид. Но тусклые обои с черными пятнами плесени по углам выглядели еще хуже. Казалось, их поклеили еще в прошлом веке - вместе с постройкой дома. И они были ужасны. И как он раньше этого не замечал?
В доме до сих пор было довольно зябко и сыро, так что Джон поежился, даже будучи в толстовке. Старая толстовка - нашел в шкафах. Как и прочую одежду, которую надевал на время ремонта. А ведь еще пару минут назад ему было слишком жарко от того, что с остервенением срывал со стен гостиной обои. Настолько жарко, что даже хотел избавиться от лишней одежды. Но даже небольшой перерыв показал, что это было бы ошибкой. Стоило учесть, что большой дом будет долго прогреваться после столь долгого перерыва.
После своего возвращения в Сомервилл Джон бездельничал немного. Едва придя в себя, он твердо решил, что приведет в порядок родной дом, который застал в настоящем запустении. Но, чтобы начать, необходимо было вернуть в дом электричество, водопровод и отопление. Это оказалось непростой задачей с учетом того, что его хозяин был юридически... немного мертв.

Захоронение оказалось скромным, но ухоженным. Молодой писатель со смешанными чувствами смотрел на выбитое на могильном камне имя. Его имя. И даты, отделенные протяжной линией. Серый камень безмолвно упрекал его в том, что он жив и стоит тут, в то время как его неизвестный двойник предан земле.
Ситуация одновременно ужасающая и будоражащая творческое воображение.
Рядом - похожая могила. Свежее всего лишь чуть меньше чем на год. И схожие буквы - в фамилии. Здесь лежит его мать. Вот только на этот раз обошлось без двойников.
Джон мягко погладил камень ее надгробия, заметив, что на обеих могилах лежат цветы. В горле сдавило. За что ему это? Почему ему пришлось лишиться матери еще до того, как он вспомнил о ней?
- Нелегко тебе пришлось, - с искренним сочувствием проговорил Ирвинг, тяжело и виновато глянув на жену, сдавленно вздохнул и отвернулся. С каждым днем память становилось всё лучше, и каждое воспоминание - особенно воспоминание о матери - душило.

Пришлось привести в замешательство не только технические службы, но и юристов, которым сложно было сопоставить существование одновременно живого человека и свидетельства о его смерти. Возня с документами все еще продолжалась, однако владение домом оспаривать не стали - по крайней мере, через Лиз, в чем она не мало помогла - и вскоре подключили дому питание.
Джон с неслыханным энтузиазмом взялся за ремонт. С таким рвением, словно каждый отполированный угол возвращает его прежнюю жизнь. Всю любовь, которую он хотел подарить Лиз, но пока не мог, приходилось изливать в заботу о своем родном жилище.
Он даже не подозревал, что его возвращение вызвало немалый переполох и журналисты уже навострили свои ручки и диктофоны, чтобы сделать его главным героем местных новостей.

Передохнув, Джон отпил воды из пластиковой бутылки и вернулся к работе. До того он успел лишь разобрать старые вещи и большую половину выкинуть - настолько всё пропахло пылью и плесенью. Воодушевленный физическим трудом, он не переставал думать о том, как вернуть Лиз, хотя все варианты казались ему подлыми по отношению к Джеймсу, отчего становилось совестно и отчего он срывал обои с двойной силой, злясь на себя.

Отредактировано John Irving (15-03-2021 21:23:39)

Сколько бы он не работал, всё равно оставался недоволен. Вечно казалось, что там криво, там неаккуратно, там еще как-то. Даже начал сомневаться, что справится один. Быстро уставал, а от запаха краски иногда болела голова. Но и нанимать рабочих не хотел. Во-первых, не имел на это лишних денег, а на материалы юридические разборки и без того ушло прилично. А во-вторых, стал остерегаться людей, которые вдруг стали обращать на него повышенное внимание. Буквально вчера у дома столпились его бывшие ученики, напугав его до полусмерти, поздравили с воскрешением, чем и вовсе ввели в ступор.
Наверное, надо было их пригласить, но их было слишком много для развороченного наизнанку дома, да и угощать их было нечем. Свою помощь они не предлагали, а просить Джон не хотел.
Было приятно, что они зашли. Хотя вспомнил он их не сразу, отчего чувствовал себя очень беззащитным.

Через несколько дней они снова поехали на кладбище. Джон настоял. На этот раз взяли два букета - опять же по инициативе Ирвинга. Он ничего не объяснял, пока они не оказались на месте.
Он с тяжелым вздохом убрал завядшие цветы и опустил свежий букет на могилу матери. Немного помолчал, как будто переживая невербальный диалог с ней. А затем положил второй букет на землю под плитой с собственным именем.
- Кто бы ни был этот человек, он заслуживает доброй памяти, - объяснил Джон. - Тем более, он столько времени исполнял мою роль, а теперь обречен на забвение. Мне очень его жаль. И я виноват перед ним.

Сейчас самой обжитой частью дома была его комната, которую он привел в порядок, чтобы оставаться здесь и не беспокоить Томаса своим присутствием. Он уже и так злоупотребил гостеприимством тестя, хотя тот был и не против. Зато теперь можно было приступать к работе, едва проснувшись, и продолжать уборку буквально до тех пор, пока не рухнет - благо, падать теперь было близко. Удобно.
Ирвинг с остервенением сдирал влажные и холодные от сырости обои, время от времени ворча под нос, и из-за рваного бумажного звука не услышал, как в доме появились гости. Оклик знакомого голоса заставил его вздрогнуть и уронить кусок клейкой бумаги, однако, обернувшись, он тут же ласково улыбнулся. Пожалуй, Лиз - это единственный человек, которого он готов был видеть.
- Привет, - глаза его по-щенячьи заискрились, и он, поправив рукой волосы, подошел ближе. - Да, как видишь. Хотя, по сути, я ничего толком не сделал. Постоянно отвлекаюсь - то кто-то придет, то позвонит... Дурдом какой-то.

Его психотерапевт очень удивилась, когда он связался с ней по скайпу, едва вернув дому интернет.
- Теперь глупо отрицать, что я был прав, не так ли? - немного самодовольно спросил он, рассказав вкратце историю своей поездки.
- Верно, Джон, - покорно согласилась женщина с аккуратной и сдержанной прической, выдержав его немой укор. Ирвинг заметил, что она впервые назвала его именно Джоном, а не Гарри. От нее это звучало непривычно, но как нельзя более естественно. - Мне жаль, что я вам не верила. Но, надеюсь, и вы меня поймете. При амнезии часто возникают ложные воспоминания, и не следует слепо им доверять. Я как раз хотела поговорить о них подробнее, но вы уже уехали, заставив меня переживать.
Она как-то по-матерински улыбнулась. Этим жестом она легко ловила шаткое доверие Ирвинга.
- Я не мог иначе, - лишь ответил он, почувствовав себя виноватым, несмотря на свою правоту.
Женщина заметила, как он опустил взгляд, и, успевшая хорошо узнать его повадки, утешила:
- Не вините себя. Вы поступили правильно и смело. Какие планы теперь?
Джон рассказал: привести в порядок дом, вернуть жену, возобновить работу. А план максимум - вспомнить всё. Психотерапевт понимающе кивнула.

- А ты решила зайти? Полюбоваться тем, как я корячусь? - без обиды, а с искренним смехом поинтересовался Джон. При появлении Лиз настроение резко поднялось, а помещение, до сих пор серое и мрачное несмотря на раскрытое окно и включенную лампу, как будто наполнилось светом и красками.
В этот момент к его ногам из соседней комнаты подбежал пес.
- И Макс здесь! Решил мне помочь, мальчик?
Животное с энтузиазмом залаяло, и Джон потрепал его шерсть, приводя собаку в восторг. Оживившись, Макс заносился по комнате, и Джон опомнился:
- Макс, нет, там же клей!
И понесся следом, однако поскользнулся на куске обоев и рухнул на кучу таких же обрывков, которые оказались совсем не мягкими.
- Ну Макс! - сетуя, проскулил Джон, оставшись на полу, а пес испуганно и виновато подбежал к нему, проверяя носом бывшего хозяина. - Ничего, мальчик, я в порядке.
Он тут же мягко улыбнулся Лиз, показывая, что не врет, и даже неловко рассмеялся от собственной неуклюжести.

Джон был почти уверен, что они давно хотели устроить здесь ремонт и наверняка говорили об этом до его рокового отъезда. Дом не пришел бы в такое жуткое состояние, если бы не был в запустении еще до того, как его оставили без ухода. На самом деле, энтузиазм пары по поводу обновления жилища сдерживали не только финансовые причины, но и консерватизм матери Джона. Ее пугали любые перемены, и стоило завести разговор о покупке новой мебели или хотя бы украшений для дома, она тут же хваталась за сердце. А мысль о более серьезных изменениях и вовсе приводила ее в ужас. Так что дом стоял почти нетронутым если не с его постройки, то со вступления матери в зрелый и тревожный возраст точно.
Да, о ремонте они думали давно. Представляли, как сорвут все эти старые обои, поменяют мебель, создадут современную и одновременно уютную обстановку - такую, что и маме понравится. Оставалось только придумать, как ее перехитрить и провести всю эту затею без ее болезненных приступов.
По жестокой иронии судьбы план удалось воплотить в жизнь только после ее смерти. И даже после смерти, хоть и мнимой, Джона. Вот что значит начать новую жизнь. К тому же, в данном случае ремонт стал не прихотью, а необходимостью.
Кроме того, заниматься этим пришлось ему одному. По крайней мере, Ирвинг так думал до того момента, как пришла Лиз. Так он понял, что он не один.
Шутливо заигрывать с ней казалось совершенно естественным, хотя все еще сковывала некоторая осторожность и неуверенность. Правда, сегодня Джон совсем забыл про существование Джеймса и дерзнул улыбнуться жене совершенно открыто и взглянуть с нескрываемой влюбленностью. Это было похоже на игру, в которую время от времени вступают бывалые пары: представляют друг друга незнакомцами или мысленно возвращаются во времена, когда они еще не были женаты, заново знакомятся и флиртуют с молодецким задором, завоевывая объект своей страсти и как будто еще не зная, что именно с ним предстоит провести всю жизнь.
- Ты хорошо меня знаешь, - с какой-то светлой грустью произнес Ирвинг, отвлекаясь от работы, и с обожанием взглянул на жену и на контейнер у нее в руках. Действительно, про еду он совсем забыл. Уже буквально шел на кухню, чтобы что-нибудь приготовить, но по пути заметил раздражающе свисающий край обоев, содрал один лист, за ним второй… И так до тех пор, пока не пришла Лиз. Он и не чувствовал голода, пока она ему не напомнила о том, что нормальные люди время от времени принимают пищу.
На этот раз с едой разлучила игривая перепалка с собакой. Оказавшись на полу, Джон смеясь гладил Макса и, несмотря на небольшую боль от падения, чувствовал себя совершенно счастливым. Он дома, впереди большой ремонт, рядом жена и пёс, которого он помнит ещё щенком. И пусть этот щенок вырос не на его глазах. И пусть жена сейчас принадлежит другому. Чуяло сердце - это ненадолго.
Он глянул на ее протянутую руку. Захотелось взять ее ладошку и притянуть к себе, уронить на себя, расцеловать и утонуть в этой груде шуршащих обрывков. Но он сдержался. Чувствовалось, что это неправильно. От одного удержаться не удалось - взяв ее руку, он поднялся и с благодарностью поцеловал ее пальцы.
- Будет здорово, если ты поможешь, - с воодушевлением отозвался Джон. На самом деле, он не представлял, что может делать что-то в этом доме без нее - Один я тут не управлюсь. Ты сама-то ела?
Он послушно взялся за еду, поняв, насколько был голоден и как сильно тосковал по стряпне жены, пусть и не помнил этого. Сделав комплимент ее угощению, он осторожно поинтересовался:
- А где Джеймс? Неужели он смог отпустить тебя ко мне в логово?
Ироничное отношение к сопернику всё сильнее прослеживалось в нем. Удивление и растерянность, одолевшие его при первой встрече, постепенно ушли, уступая место решимости вернуть свою жену. Но, конечно, всё это было непросто, ведь и Джеймса он понимал и жалел, пусть тот и раздражал.

Сытный обед заставил Джона разлениться. Это, кстати, одна из причин, почему он часто забывал - иногда нарочно - о еде. От нее мозг перестал соображать, что для человека пишущего смерти подобно. Клонило в сон, хотелось нежиться на диване в обнимку или смотреть по телевизору какую-нибудь ерунду, а не работать. Тем более физически. Теперь взгляд на нелепо оборванные стены вызывал не энтузиазм творца, а печаль работника, трудящегося за гроши.
Конечно, плату за ремонт никто не обещал, однако Ирвинг всё больше склонялся к идее самому заплатить кому-то, чтобы привели дом в порядок. Выяснилось, что в хозяйстве он не так талантлив, как в творчестве и силе слова. Но лишних денег было не то что бы много, особенно с учетом того, что он решительно заявил об увольнении в Рочестере, чтобы вернуться сюда, в Сомервилл.
А вот чем зарабатывать на жизнь здесь, он так и не решил. В роман, уже рождающийся в его голове, он не сильно верил. До сих пор его книги больших денег не приносили - насколько он помнил.
Джон проводил взглядом Лиз, забравшую контейнеры. Стало уютно и спокойно. Что-то вроде ощущения дежавю, только в самом светлом и теплом смысле. Вроде ностальгии, наверное. Поблагодарив за обед, Ирвинг ласково улыбнулся, а затем почему-то со смущением отвернулся, как будто позволил себе слишком много, и погладил овчарку, требовательно бодающую его колено.
- Уехал, значит, - задумчиво повторил за Лиз писатель и вздохнул. Хоть он и искал ответа на свой вопрос и заранее предполагал его, но не смог решить, как реагировать. С одной стороны, то, что Лиз здесь, с ним, Джоном - это радость. Но с другой - едва Джеймс окажется в городе, Лиз вновь исчезнет, уйдет в объятия к другому. И более того, будет бояться приходить, чтобы не рассердить своего ухажера.
Джон нахмурился своим мыслям.
- Ты же еще придешь? - тише, чем ожидал, спросил он, но Лиз уже ушла и не услышала его. Повторять вопрос желания не было. Ирвинг давно запомнил: не стоит задавать вопросы, на которые не хочешь получить не тот ответ, на который рассчитываешь.
Он огляделся, раздумывая, за что бы взяться теперь и прикидывая, чем могла бы помочь Лиз, но тут его внимание привлек ее испуганный восклик. Джон и Макс практически синхронно повернули головы к кухне, даром что тот, который был человеком, уши не повернул в сторону звука, и вместе они кинулись на помощь.
- Что такое? Что случилось? - влетел Ирвинг с псом, готовый буквально защитить жену ото всех возможных врагов, но увиденное сбило его с толку, как будто это было более невероятным сценарием, чем внезапно появившиеся в доме убийцы (иногда Джон действительно замечал, что у него обострилось чувство тревоги, схожее с паранойей). Мокрая и ошарашенная Лиз была воплощением его снов - эротических и кошмарных одновременно, так что на секунду Джон растерялся. Однако фонтан ледяной воды всё бил из крана, а Макс носился вокруг лужи и Лиз и исступленно лаял на предательскую сантехнику, как будто искренне верил, что это поможет. Так что пришлось взять себя в руки и ринуться к крану, тем более что и самого окатило, заметно отрезвляя и выводя из состояния сладкой неги.
Смеситель, как и следовало ожидать, в упор не поддавался, и пока Джон, кряхтя, пытался совладать с ним, вымок еще сильнее, чем Лиз. Решив, что это затея бесполезная, он нырнул под раковину и перекрыл трубу. Вылезая, чуть не стукнулся затылком о деревянную стенку шкафчика, но обошлось. Довольный, выпрямился, уперевшись спиной о кухонную тумбу рядом с раковиной, и шумно выдохнул, глядя на Лиз.
Макс тем временем успокоился и смотрел на хозяев выжидающе.
Джон хотел сказать что-то дежурное и глупое, вроде "да, тут прогнили даже трубы, нужен капитальный ремонт", но джемпер Лиз так соблазнительно прилив к ее телу, подчеркивая аппетитную грудь, что Джон невольно облизнулся, ощущая едва забытый голод. Не тот голод, который он только что удовлетворил принесенным обедом.
Он шумно вздохнул. Стало жарко, несмотря на то, что его только что окатило ледяной водой.
- Испугалась? - чуть хрипло, но по-прежнему предельно заботливо спросил он. На ум приходил очень интересный способ утешить любимую женщину, вот только Джеймсу он совсем не понравится. - Как бы не замерзла...
Попытка предложить сухую одежду застряла в горле, так что он просто приблизился, не сумев сдержаться, погладил по прохладной руке, ощущая электрическое напряжение между ними. Заметил, как поднялась от холода ее грудь, сдавленно сглотнул.
- Лиз, - тихо и сдавленно произнес Джон.
Как же было хорошо, когда не надо было себя сдерживать. Практически в любой момент можно было уговорить жену на совместное времяпрепровождение в спальне. А теперь...
- Хочешь подняться?
Там спальня, - подсказывало подсознание. Там их общие воспоминания. Там жила их любовь.
- Там есть немного одежды. Старой, но зато сухой.
Он виновато сжал ее пальцы, ненавидя себя за излишнюю совестливость. Иным не составляет труда соблазнять всех подряд женщин, кроме своей супруги, а он не может без чувства сожаления прикоснуться к собственной жене!
Ох уж эта жестокая и непредсказуемая жизнь.

Под ее рукой сердце споткнулось и яростно забилось о ребра, словно птица, желающая вырваться на свободу - а точнее, к Лиз в ладонь. Джон обрывисто вздохнул и, в отличие от сумасшедшего сердца, замер, как будто боялся спугнуть. Пусть его футболка насквозь пропиталась ледяной водой, прикосновение жены распространяло по груди жар, который заставлял забыть о холоде. И вообще обо всём.
Легким движением она сжала не ткань, а его душу, и Джон на секунду забыл, как дышать. Вспомнил только тогда, когда она отпрянула, оставив его на растерзание растерянности и непонятному чувству вины, а также рою вопросов "почему?".
- Пойдем, - снова научившись дышать, тихо произнес Ирвинг, хотел было взять жену за руку, но остановил себя и лишь коротко коснулся ее спины, приглашая пройти вперед. Макс возник как будто из неоткуда, хотя всегда был тут, стал носиться по кухне и намеревался пойти за хозяевами, но Джон приказал ему остаться. Как будто давал знак приятелю на вечеринке, чтобы тот не мешал пообщаться с хорошей девчонкой. До абсурдного смешно.

Джон пропустил Лиз в комнату, которая когда-то была их общей спальней, с таким же трепетом, с каким подросток бы показывал свою комнату новой подруге. Впрочем, раньше ведь это была именно его комната. Таковой и стала теперь. Справившись с необоснованным и совершенно неуместным волнением, Джон рассеянно рассказал, как привел здесь всё в порядок и что начал именно с этой комнаты. Очень кстати вспомнил, что как раз здесь жили они. Здесь было как-то спокойнее.
- Думал пожить в комнате мамы внизу, - продолжал Джон, роясь в шкафу с одеждой, - она же ближе и даже была относительно целее. Но подумал, что здесь будет лучше. Ну, знаешь... для памяти.
Он задумчиво вздохнул, оценил взглядом вытащенные вещи и протянул Лиз чистую футболку.
- Вот, держи. Тебе пойдет.
Усмехнулся тому, что заботится о таких мелочах, и задумчиво прищурился, глядя на ненавязчивый принт.
- А ты раньше не брала у меня эту футболку? Я помню тебя в ней... Кажется.
Он затих, пытаясь поймать воспоминание, которое мелькнуло и убежало, и чуть дернул головой, отгоняя неясные образы, на разгадку которых не было ни настроения, ни сил.
- Ладно, неважно.
Почему-то казалось, что те воспоминания, которые могут нахлынуть сейчас, сделают ему больно. И без того всё было непросто.
Деликатно отвернувшись, он довольно быстро снял штаны, сменив их на старые растянутые джинсы, пригодные лишь для домашнего пользования, и стянул с себя мокрую футболку, которая неприятно липла к телу. В этот момент в районе живот стало горячо: Джон почувствовал взгляд Лиз, отбросил футболку и обернулся к ней, не подумав о том, что она могла не успеть прикрыть себя, да так и замер.

Эта же комната, только более обжитая. Шторы задернуты, но понятно, что за окном - поздний вечер или даже ночь. Внутри полумрак. Из света только свечи и прикроватная лампа. Лиз зажигает последний огонек, и Джон видит, как желтоватые блики играют на ее обнаженной стройной спине, а насыщенные тени обрамляют фигуру, выделяя ее на фоне ночи. Она оборачивается и тепло улыбается. В глазах отражаются кроткие всплески огня.
Она произносит что-то такое, отчего становится очень тепло, даже горячо. Подходит ближе, так, что можно детально рассмотреть ее кружевное белье.
- Нравится? - она красуется, но даже в этом движении ощущается соблазнительная скромность.
- Очень, - искренне признается Джон, осторожно касается ткани, гладит ее по бедру, притягивает к себе и целует. - Ты невероятная. Я так тебя люблю.
Она счастливо смеется, крепко обнимает.
- И это всё - мне? - хитро усмехнувшись, спрашивает Джон и обводит руками свой подарок - ее саму, как будто невзначай наткнувшись пальцами на застежку бюстгальтера.
- Да, - тихо отвечает она. - С Днем святого Валентина!
Он растворяется в ее объятиях. И на душе - обжигающее счастье.

- Хорошо выглядишь.
Ирвинг непонимающе моргнул.
- Что? В смысле?
Запоздало до него дошел смысл ее слов, он рассеянно опустил голову, осматривая себя. Осознал, что так и завис со свежей футболкой в руках и поспешил использовать ее по назначению. Заодно, очнувшись, тут же принялся искать штаны, когда она напомнила о них.
- А, да, конечно... Я же как раз отложил... Где же они... Вот, - он протянул спортивные серые брюки. Тоже сугубо домашние. - Наверное, великоваты, но там резинкой можно потуже затянуть и будет нормально.
Он как-то неуклюже потер висок, пытаясь понять, правдиво ли было то воспоминание, которое предстало перед ним. Спросить почему-то не решался, хотя это было бы самым разумным. Вместо этого как бы ненароком поинтересовался:
- Разве я не всегда так выглядел? - он не мог вспомнить, каким он был раньше. Людей, места, события - мог, а самого себя - нет. - Просто... я не помню. В больнице я был очень худым, но так всегда и бывает после комы. Как было раньше, не знаю.

Голова не болела. Пока. Но если воспоминания продолжат приходить так же неожиданно и ярко, то мигрени наверняка будет не избежать. Джон отрицательно мотнул головой, как бы успокаивая и говоря, что он в порядке и не стоит беспокоиться. Он старался не смотреть на Лиз слишком долго, особенно когда она здесь. Как солнце прожигает глаза, так и она теперь обжигала его память. И не ко всем воспоминаниям Ирвинг был готов.
Прикосновение Лиз к животу отдалось в душе отчетливее, чем должно было бы. Ее рука показалась горячей, почти раскаленной, и мышцы пресса инстинктивно напряглись под ее пальцами, что легко было почувствовать даже через ткань футболки. Джон обрывисто выдохнул.
Хотелось еще.
Но она отпрянула, оставив его со смешанными чувствами, и принялась переодеваться.
Джон откровенно залюбовался.
Можно бесконечно обсуждать все тонкости женской красоты, провожать восхищенными взглядами девушек, которые тратят уйму времени и средств на то, чтобы выглядеть идеально, которые доводят до совершенства каждую мелочь и для которых даже простая прогулка - как выход на подиум. Но всё это не сравнится с прелестью родной жены, одетой лишь в растянутые домашние вещи и спрятавшей намокшие волосы в пучок.
Вот оно - настоящее. Вот она - красота, которую видно и без дорогой обертки.
- Ты прекрасна, - с плохо скрываемым трепетом произнес Джон, пока Лиз крутилась у зеркала, и вдруг смутился, как подросток. - Пойдем.

На кухне Макс продолжал воевать с уже устраненным потопом, носясь вокруг огромной лужи и неуверенно гавкая на воду. Пока Джон урезонивал пса, Лиз уже бодро принялась за уборку. Джон послушно выполнял ее поручения, в душе радуясь такой поддержке и искренне желая, чтобы в таком тандеме они проделали весь ремонт. Ведь даже при неисчерпаемом энтузиазме Джону порой не хватало важного качества, которым жена владела гораздо сильнее - организованности.
Музыка на фоне придавала процессу уюта и энергии. Притащив очередное ведро, Джон так взбодрился и воодушевился, что стал приплясывать под заводной ритм, веселя этим баловством Лиз и тут же вовлекая ее в незамысловатый танец. Тем более что уборка уже была почти закончена.
- Джон, ты помнишь..?
Ирвинг прислушался.

<!--HTML--><iframe frameborder="0" style="border:none;width:100%;height:70px;" width="100%" height="70" src="https://music.yandex.ru/iframe/#track/36002/5236329">Слушайте <a href='https://music.yandex.ru/album/5236329/track/36002'>April In Paris</a> — <a href='https://music.yandex.ru/artist/2678'>Ella Fitzgerald</a> на Яндекс.Музыке</iframe><br>

Смутно, но он помнил. Или даже понимал, что помнит. От радио повеяло морским бризом, горячим воздухом от остывающего песка на пляже, неспешным шумом волн, ароматом сладкой выпечки - точно! - круассанов. Лиз была рядом, такая маленькая, легкая и беспечная. В свете закатного солнца ее волосы приобрели розоватый оттенок.
Откуда в тот момент доносилась музыка - одному богу известно. Может, из прибрежного ресторана или это играли уличные музыканты. Этого Джон или не знал, или не мог вспомнить.
Вместо ответа на вопрос Лиз он мягко подхватил ее за талию, прижимая ближе к себе, и обнял, маскируя этот порыв под неспешный медленный танец. Уткнулся носом в ее висок, дразня этим самого себя, ведь от близости ее кожи можно было сойти с ума.
Он продолжал укачивать ее в своих руках в такт мелодии, когда, не сумев сдержаться, осторожно поцеловал в щеку.
Память подсказывала, что тогда - откуда родом эти образы, навеянные песней - случилось что-то очень хорошее и что-то очень важное. И ему очень хотелось это повторить. Чтобы прочувствовать снова. Чтобы вспомнить.
Одолеваемый едва не забытым чувством, он сильнее прижал ее к себе. В груди билась неиссякаемая нежность. Он снова невесомо коснулся губами ее щеки. Но этого было мало. Не успев толком подумать, он скользнул к ее губам, ласково клюнув в уголок рта. В этом порыве он мог пойти и дальше, если его не остановят.

Вместо южного берена Франции - запущенный старый дом, вместо живой музыки - скрипящее радио, вместо крика чаек - недоуменное потявкивание Макса, а вместо моря - сломанный кран на кухне. Но это не помешало Джону вспомнить. С каждым прикосновением жены картинка из прошлого становилась всё ярче, оживая под ее руками.
Это было и волнительно, и страшно. Как и тогда, сердце дрожало, заражаясь от Лиз робостью. Ирвинг чувствует, что она не оттолкнет его, и это придает уверенности. Более того, свое согласие она обозначает очень определенно. Позволяю, помоги, - мысленно отвечает он ей, ласково улыбаясь. Припадает к ее губам, нежно гладит рукой по волосам и закапывается в них пальцами. Прикасается, как и тогда, с трепетом, когда будто может ее разбить неловким движением - такой она кажется маленькой и хрупкой.

- Невероятно красивая, - нехотя отпрянув, ласково говорит Джон, хотя на находку Лиз даже не взглянул. Совсем не ракушку он имел в виду. Удивительно было, как быстро Лиз расцвела, а он и не заметил. Ведь еще недавно она была совсем ребенком. А теперь... теперь он не может глаз от нее отвести.
Редж наверняка убьет за это, - мелькнула запоздалая мысль. Но все равно. Пусть. Это того стоит. И Джон, не удержавшись, сильнее притягивает ее к себе и целует. Снова и снова.

Аромат ее тела, приправленный легкими духами, дурманит, пьянит. Джон растворяется в нем и в поцелуе, забываясь. Как будто не было потерянных двух лет. Как будто не было амнезии. Как будто не было Джеймса. Как будто он уехал буквально вчера и вот сегодня вернулся - целый, невредимый, любимый. Только теперь он вернулся домой.
Боясь спугнуть волшебный момент, он предельно нежен. Но не выдерживает. Долгий голод по родной душе дает о себе знать. Не умея себя остановить, он целует настойчиво и с жадностью, рука опускается по ее телу и нетерпеливо сжимает ткань у бедра. Быть еще ближе становится необходимостью, вопросом жизни и смерти.
- Я так соскучился, - томно и хрипло произносит он в поцелуй и прячется у ее шеи, порывисто покрывая поцелуями ее кожу и щекоча ее мягкой щетиной. Не желая ее отпускать, крепко схватил ее бедро и прижал к себе.

Слишком долго ждал этого момента - и теперь прорвало. Сдерживаться было уже физически невозможно. Джон с нескрываемой жадностью целовал жену, изучал руками ее тело, заново узнавая, вдыхал запах ее волос так, как будто только им он и мог дышать, и все равно задыхался.
Совесть давно подняла белый флаг. Если еще несколько минут назад Джон бы твердо говорил о том, что нельзя поступать так, как поступают сейчас они, с учетом того, что еще не выяснены отношения с Джеймсом и вообще это подло, то теперь внутренний голос упрямо твердил: "К черту Джеймса, к черту этого идиота! Это моя жена и она будет только моей. Никакой Джеймс меня не остановить. Она только моя. Только моя".
Договоренность с собой и с совестью придавала сил. Поцелуи плавно опускались ниже, к ключицам, намереваясь затронуть самые уязвимые участки, а затем опуститься еще и расцеловать самое ее сердце. Влюбленный трепет необычайным образом смешался с испепеляющей страстью, заставляя то невесомо касаться Лиз губами, то до боли впиваться пальцами в ее бедра. Прижимать ближе к себе, так как расстояние казалось убийственным. Теперь, когда они были так близко, она могла почувствовать, как он напряжен от желания, а Джон тем временем ощущал жар от ее тела под своими руками.
Плохо соображая от прилива чувств, он уже думал утащить Лиз в спальню. Или нет - слишком долго и невыносимо. Лучше прижать ее прямо здесь к кухонной тумбе, посадить на столешницу и...
— Родной, прости. Я тоже соскучилась по тебе. Но так нельзя. Я не могу.
Смысл ее слов дошел не сразу. По инерции Джон еще продолжал покрывать поцелуями ее обнаженное с его легкой руки плечо, пока не осознал всё и не понял, что она отстранилась. Тяжело дыша, будто после пробежки, он смотрел на нее с недоумением и даже гневом - животное чувство неудовлетворения сжигало его изнутри, а в штанах было болезненно тесно.
И какое-то нелепое ощущение, что что-то подобное уже случалось.

- Не бойся, - мягко произносит Джон, покрывая ее трепетными поцелуями, которые чуть ли не с каждой секундой становились всё настойчивее. - Я буду аккуратен.
Внутри всё горит от желания и поглощающей влюбленности. Робость Лиз сводит с ума, так что хочется прижать ее к себе и никогда не отпускать. Вторя своим мыслям, Джон с максимальной нежностью и терпением гладит ее кожу и касается ее губами, не находя себе места от предвкушения и восторга.
Но она вдруг отстраняется. Она не готова. Его окатывает, словно холодной водой из ведра. Нет, он не злится, не обижается. Он понимает. Но все равно расстраивается.
- Как скажешь, - неловко произносит Джон и неуклюже надевает на себя скинутую недавно футболку. - Не будем спешить.
Из-за обманутых ожиданий становится неловко, а под штанами болит от тяжести. Парень вздыхает, осторожно берет Лиз за руку, мягко погладив ее.
- Всё хорошо, - он ободряюще улыбается, стараясь не обращать внимания на дискомфорт. - Я дождусь.
С похотью можно справиться и другими способами, а вот любовь Лиз - слишком ценная и хрупкая материя, которую нельзя променять на минутное удовольствие. Джон понимал это еще тогда.

Чуть успокоившись, Джон накрыл ее руку своей, прижимая к собственному сердцу, и даже так чувствовал возбужденное биение. Вздохнул, стараясь успокоиться, и поцеловал ее пальцы, прижав ее руку к губам.
- Всё хорошо, - невольно повторил он вслед за своим новым воспоминанием. - Ты права. Сначала надо разобраться с... со всем.
Он не смог себя заставить упомянуть имя Джеймса. Парню Лиз было не место в этом разговоре, как и в том, что произошло сейчас между ними. Это не его дело.
- Я подожду, - мягко продолжил Джон. - Я теперь никуда не спешу.
Джон отпустил ее руку и отпрянул, неуклюже прихрамывая.
- Пожалуй, нам лучше вернуться к работе. Но сначала... Сначала я заскочу в душ.
Резко выдохнув, он глянул на Лиз многозначительно и поспешил уйти с кухни, по дороге чуть не споткнувшись о Макса, который до сих пор бродил по другим комнатам, изучая и обнюхивая всё вокруг, и теперь спешил вернуться к хозяевам и веселым лаем сообщить о своих впечатлениях. Мимолетно погладив пса между ушей, Джон чуть ли не вбежал наверх, чтобы закрыться в ванной. Иначе прийти в себя было бы слишком тяжело.

Немного освежившись, Джон наконец успокоился и пришел в себя. Соображать стало легче, хотя ощущение обиды и неудовлетворение никуда не делись. Какие же все-таки глупости - эти условности, если строго подумать. До сих пор Ирвинг сам был уверенным сторонником правил, традиций, принципов. Но теперь, когда жизнь успела несколько раз лишить его точки опоры и вновь поставить на ноги, кардинально меняя как мир вокруг, так и взгляд на него - теперь он мыслил несколько иначе.
Конечно, он понимал Лиз. Искренне понимал. Не давил, не заставлял. Но это не значило, что он с ней согласен. По его мнению, тут нечего было и думать. Давно пора было оставить этого Джеймса и вернуться сюда, домой. Ведь и так всё понятно, зачем же она до сих пор возится с ним? Из благодарности? Так это точно обреченный на провал замысел. Из, не дай бог, любви? Тогда зачем давать надежду Ирвингу?
Запутанная, в общем, история. Но Джон не хотел вносить в нее еще больший сумбур своими громкими требованиями. Пусть идет, как идет. Тем более, ему, как художнику слова, было любопытно наблюдать за тем, как развивается этот незамысловатый сюжет, и за тем, как мечется душа - Лиз, Джеймса и его собственная.
К жене он вернулся, как ни в чем не бывало, ничем не показывая своего огорчения. Слово за слово - и как будто не было этой неловкой сцены. Вместе они продолжили обдирать стены, болтать, вспоминать былое. Джон наконец узнал все новости о знакомых за последние пару лет. Все-таки мистер Райт не мог рассказать ему всего. Да и у Лиз это получалось гораздо эмоциональнее, как будто в каждой истории она принимала личное и непосредственное участие. Наблюдая за ней, Джон умиленно улыбался. Заслушался и по рассеянности перепутал у очередного листа обоев верх и низ, за что получил рулоном и вызвал их общий смех. Даже Макс, кажется, заряжался их весельем и тоже смеялся - по-своему, по-собачьи, задорно потявкивая и шумно пыхтя.
После всех этих трудов, пусть и не особо эффективных, заказать еду было отличной идеей. Даже при всем энтузиазме что-то приготовить это было бы невозможно. В заботах Джон совершенно забыл о банальном быте, в частности, о еде, и не пополнял холодильник уже очень давно. Хотя бы потому, что всё собирался его разморозить, а может и вообще заменить. Да всё руки не доходили.
Сытно поев (читай: обожравшись), они совсем разленились. Клонило в сон. Даже если бы Лиз рвалась в дом Джейма, Джон бы ее не отпустил - сонную, уставшую и в темень. Благо, она не рвалась. Для пущей верности он предложил:
- Оставайся. Уже поздно. А завтра прямо с утра продолжим.
Что именно надо было продолжать, он не стал упоминать. Тем не менее, довольные, они завалились в едва ли не единственную жилую комнату в этом доме - в их спальню. И тут же отрубились, как младенцы, что позволило Джону избежать очередного удара по булкам за приставания. Впрочем, руку на бедро Лиз он все же положил. Ненароком, во сне. Чтобы хоть что-то от нее досталось.
Проснулся довольно рано от кошмара и больше уснуть не смог. Не став будить Лиз, осторожно поднялся и принялся бродить по дому, размышляя о планах на ремонт. Из глубин собственных мыслей выкинул резкий и требовательный стук в дверь. Джон аж вздрогну, решив малодушно, что сюда заявились с недобрыми намерениями. Но вскоре раздался знакомый голос, требующий открыть, и Джон раздраженно выдохнул. Нехотя поплелся к двери. Как был - в одних пижамных штанах и растянутой футболке. Не было смысла наряжаться ради Джеймса.
- Звонок для слабаков? - вместо приветствия съязвил Ирвинг, открыв дверь. И поежился от холода.
- Я звонил в звонок, - сердито прорычал Джеймс. - Он у тебя не работает.
- Точно, - вспомнил Джон. Звонок действительно не работал и он никак не находил время его починить. - Возможно, это знак, что здесь не любят незваных гостей.
- Где она? - спросил Джеймс, проигнорировав очередную иронию.
- Кто? - Джон зевнул, скрывая раздражение.
- Лиз!
- А с чего ты взял, что она здесь? - Джон уже откровенно играл с соперником, наблюдая за тем, как он закипает.
- Она говорила, что придет сюда проведать тебя. Все-таки затащил мою девушку в постель? - не дав возможности ответить, Джеймс грубо оттолкнул Ирвинга плечом и прошел внутрь. - Лиз! - крикнул он. - Лиз! Выходи, мы идем домой. Тебя ждет неприятный разговор.
Теперь Джон начал действительно злиться. Но благодаря воспитанию и интеллигентности не позволял себе проявлять эмоции так же бурно, как это делал сейчас Джеймс.
У него снова забирают Лиз. Именно этот сюжет становится ключевым во многих его кошмарах.