Когда всё в жизни идет по известному детородному органу, лучший выход – с головой уйти в работу. Джон бы, пожалуй, так и сделал бы. Вот только работа тоже трещала по швам. Вдохновения не было от слова иди к черту. Новые рукописи совершенно не шли, как и не рождались идеи для них. Точнее, идеи, может, и были, но казались наиглупейшими и, соответственно, не достойными внимания.

Головокружение от успеха спало, как и пелена с глаз. Стало понятно, что “Вдова на год” стала бестселлером только благодаря громкой истории, связанной с его потерей памяти и возвращением. В местных медиа эту историю, наверное, со всех сторон обсосали. Журналюги любят трогательные сюжеты. Так что, будучи на слуху, несложно было продвинуть свежую книгу. Написанную, кстати, в спешке. Внезапно появившийся в его жизни агент торопил его с изданием (и правильно делал), чтобы успеть выпустить ее до падения популярности. Благодаря “Вдове” люди вспомнили вдруг и про старое издание - “Если я не вернусь”, которое лаконично и романтично легло поверх новинки, придав и текстам, и их автору большей таинственности. “Он всё знал ещё тогда!” - то и дело встречались комментарии обывателей, которые, кажется, дальше заголовка и не смотрели. Мол, автор заранее знал, что исчезнет на год, и даже книжку об этом написал. И плевать, что роман совсем про другое.

В общем, чем больше было обсуждений, разных шоу, статей, экранизаций, тем отчетливее Ирвинг видел, что его не поняли. Извратили все идеи так, как им хотелось и как им было удобно. В некоторых случаях - так, как будет лучше продаваться. Это был тот самый случай, когда всем было плевать на пресловутое “что хотел сказать автор”. Конечно, эпоха постмодернизма поощряет индивидуальное восприятие текста и разночтения, но скромный автор, который вроде и не был против (лишь бы его читали!), всё равно расстроился.

И без того утонувший в одиночестве, теперь он не ощущал поддержки даже в читателях. И какой смысл тогда был в творчестве? Если оно всё равно никому не нужно?

Жизненных ориентиров и опор почти не осталось. Брак разрушен. Джон потерял и Лиз, к которой когда-то так мечтал вернуться. Потерял их ребенка. И в этом виноват только он, только он сам. Каяться можно было бесконечно, но уже ничего нельзя было вернуть. Подумать только - когда-то он ставил превышего всего семью, а теперь променял ее на мнимую карьеру и иллюзию успеха. Остался совсем один - пожинать плоды собственных паршивых решений.

Но надо было двигаться дальше. Как бы Ирвинг не был разбит, надо было жить и выживать. Надо было работать. Так как дар созидания покинул его на какое-то время (хотелось бы верить, что на время!), Джон послушно вошел в колею написания сценариев по книгам. У него неплохо получилось построить сценарий по собственному роману, так что дело было не в новинку. Это ремесленное по сравнению с написанием рукописей занятие давалось ему относительно легко. Хотя бы потому, что от него не требовалось насилу выжимать сюжет, писать текст собственной кровью. Всё было уже готово - надо было лишь переложить историю на экран, разбить судьбы на реплики, сложить, как мозаику. На это ещё были силы.

Своих романов больше не было - оставалось искать другие. Агент любезно подсовывал ему удачные работы коллег, но чаще всего Джон на них скептически фыркал. Сплошное однообразие. Скука. Но после взбучки от агента пришлось пересмотреть свое отношение к современной литературе и немного снизить планку. Иначе, цитируя замечательного агента, “останешься на улице с голой жопой”.

Из ряда просмотренных текстов один приятно выделялся, и Джон готов был взяться за него. Тем более, был наслышан и в свое время приятно впечатлен автором - пусть и заочно. Но вот незадача - стоило ему проявить инициативу и попытаться назначить встречу, как оказалось, что автор недоступен.

Это разозлило Ирвинга и только сильнее раззадорило. В кои-то веки у него появились силы и вдохновение искренне, без насилия над собой и надрыва, взяться за сценарий - и тут такой облом! Агент предлагал взяться за что-нибудь другое, но Джон малодушно капризничал. Он уже видел этот сценарий, уже распланировал всё. Видел успех этой экранизации. И не позволит себе упустить это.

Если когда-то Ирвинга можно было назвать скромным, то теперь он достаточно обозлился, чтобы свести с ума и своего агента, и издательство, и всех на свете, чтобы добиться встречи. Без этой встречи он не имел никакого морального права приступать к сценарию, ведь надо было понять видение автора, не говоря уже о том, чтобы уточнить некоторые моменты. Он не хотел поступить с Джесс Келли так же, как медиа поступили с ним, и перевирать ее текст. Он должен хотя бы попытаться сделать всё правильно.

Чудом удалось добиться встречи. Правда, к тому времени Ирвинг уже настолько выбился из сил и почти отчаялся чего-то добиться, что уже успел расслабиться. Так что долгожданная новость стала неожиданностью и застала его врасплох. Как раз в тот период, когда горе-писатель поддавался зимнему унынию и возлияниям по ушедшим годам, вдохновению и жене.

Творчески рассеянный, Ирвинг опять опаздывал. Но в этот раз даже не сильно переживал по этому поводу, так как вместо самого автора встретит лишь ее жалкую тень, пишущую за нее тексты. И вроде всё справедливо - пожалуй, в такой ситуации, когда под уже пробившимся именем пишет литературный раб, лучше обсуждать детали именно с тем, кто занимался текстом. Автор может быть и не в курсе, что происходит в его собственном романе. И именно поэтому Ирвинг, с другой стороны, злился. Не столько на Джесс Келли и на ее подопытную мышку Бренду, но и на сам факт того, что такая система существует. Что автор вынужден быть брендом, чтобы выжить, и не всегда под этим брендом скрывается единственная конкретная личность.

Всё это казалось ему каким-то бездушным. Снова деньги оказались важнее искусства.

Свою замечательную коллегу Ирвинг нашел почти сразу. Выдавал угрюмый и утомленный вид, а также отсутствие соседей по столику. Остальные в кафе разбились по парочкам, а если и были одиночки, то занимались своими делами и явно никого не ждали. Да и официант подтвердил, что только уже замеченная Джоном барышня кого-то ждет.

Вздохнув (общение с новыми людьми давалось всё тяжелее), Ирвинг оставил пальто на вешалке у входа и подошел к предполагаемой собеседнице.

– Добрый день. Вы Бренда? - вежливо улыбнулся он. - Джон Ирвинг. Очень рад познакомиться. Прошу прощения, что задержался. Пробки.

Конечно, слегка лукавил. Пробок не было. И тем более не было никакого “очень”. Но Бренда же не виновата, что просто делает свою работу.

Джон сел напротив, заказал кофе покрепче и сразу же достал свой блокнот.

– Полагаю, вам уже сообщили, зачем мы здесь собрались. Я бы хотел подготовить сценарий по последнему роману Джесс Келли. Жаль, конечно, что не получится встретиться с ней лично, но ведь вы занимались текстом, так что… Вы в порядке? - Джон поднял взгляд от блокнота и насторожился, заметив на себе чужой взгляд. Почему-то стало не по себе.

Поначалу Джон решил, что у девушки припадок или что-то вроде того. Он с беспокойство окликал ее, пока она продолжала таращиться на него, как на воскресшего. Стало не по себе. Он же не ошибся, это точно та, с которой он договорился о встрече? По описанию, точно она. На всякий случай оглядел кафе. Больше никого, хотя бы минимально подходящего, вокруг не было. Ошибки быть не может. По крайней мере, в том, что это тот человек. А вот о том, не было ли ошибкой прийти сюда, Ирвинг всерьез задумался.

- Бренда? - в который раз позвал он девушку, но ответа не дождался. Ее взгляд был затуманен чем-то, чего Джон не мог понять. Возникли ассоциации с какими-нибудь ясновидящими, которые вот так же замирают, уходят в себя и возвращаются с тревожными предсказаниями, при этом картинно поднимая руки и жестикулируя. Может, эта Бренда решила устроить подобный спектакль? Этакий перфоманс посреди кофейни. Творческие люди бывают с приветом, Джон даже почти привык к этому. Но сюрпризы не очень любил.

Бренда действительно потянула к нему руку, на которую Джон покосился с недоверием. Честное слово, если она не закончит свой спектакль каким-нибудь шутливым пророчеством и не скажет наконец, что всё это невинный розыгрыш, Джон готов будет просто уйти. Если Джесс Келли не хочет с ним сотрудничать, можно было сказать об этом более дипломатичным способом, необязательно было натравливать на него какую-то умалишенную.

- Гарри, - Бренда протянула руку к его лицу, и Джон настороженно увернулся от прикосновения. Не привык позволять себя трогать незнакомым людям. Но почему Гарри? Если бы не прозвучало это имя, Ирвинг бы точно ушел. Но имя... Имя, под которым он жил больше года, искренне веря, что оно всегда было его. Потому что кроме имени у него не было ничего. Не было воспоминаний, не было прошлого. Да и будущего не было. Ирвинг погрузился в воспоминания, но не находил никаких зацепок в своем сознании об этой женщине.

— Ты жив. Как это может быть?.. Я же сама тебя похоронила…

- Что? - Джон растерялся от того, какую злую шутку с ним играет судьба. Такая же история была у Лиз с Джоном Ирвингом, и это понятно. Она год проходила вдовой, не сомневаясь в том, что похоронила своего мужа. Сам же Джон, будучи Гарри Хантом, пропадал в богом забытом Рочестере, штат Миннесота. Из Рочестера он просто уехал и определенно не инсценировал свою смерть. И уж точно впервые видит эту женщину. Правда, с учетом его проблем с памятью, он может и ошибаться. Неужели нашлась еще одна история из прошлого, которую он упустил?

— А ты… ты жив! Три года жив и ничего мне не сказал?!

- Три года? - Джон совсем опешил. Совсем не сходится. Он уже совершенно перестал понимать, что происходит. Похоже, это вовсе не зацепка, а какой-то розыгрыш, причем совсем не невинный. Разозлившись от этого осознания, Джон поднялся с места, намереваясь уйти. Но как раз в этот момент началась суматоха: Бренда уронила чашку, засуетился официант и чуть не уронил чашку, которую нес Джону. Девушка уже утонула в слезах, на нее подозрительно поглядывали другие гости. И на Джона тоже. Осуждающе. Решили, что он ей бессердечно сообщил какие-то плохие новости и хотел оставить ее наедине со своим горем. Джон не мог понять, узнали его или нет. Он уже отошел на несколько шагов, но обернулся. Не выдержал. Вид плачущей женщины лишает его сил напрочь. Но он всё еще злился.

Когда Бренда прогнала ничего не понимающего официанта, Джон нехотя вернулся на свое место.

- Знаете, это просто бессовестно с вашей стороны - устраивать такие спектакли. Если вы считаете, что это смешно, то нет. Это совсем не смешно. Наверное, мне может польстить, что вы изучили мою биографию, узнали историю моей бывшей жены и даже выудили откуда-то имя, под которым я жил с амнезией в Рочестере. Просто браво. Но издеваться над этим просто... - Джон захлебнулся раздражением и не смог подобрать слов. - Если хотели заинтересовать меня, поиграв на моей проблеме с памятью, то спешу заверить - не вышло. Вы очень меня разозлили. Так что даю вам шанс объясниться. И после этого я уйду, так как сотрудничать вы явно не готовы.

Высказав это, Джон затих, ожидая хотя бы каких-то комментариев. Конечно, от вида слез сердце сжималось - не было похоже, что слезы наигранные. Но от этого не легче. Либо эта Бренда гениальная актриса, либо просто помешанная.

Отредактировано John Irving (17-11-2022 15:57:47)

Вопреки растущему в геометрической прогрессии желанию уйти, Джон терпеливо ждал. Любопытство опять играло с ним злую шутку, заставляло игнорировать наиболее правильные и логичные варианты решений. Он даже не исключал того, что после долгих поисков в своей сумке Бренда может вытащить пистолет и выстрелить ему в голову прямо посередь кофейни (не самое продуманное покушение, но всё возможно). И всё равно не уходил, чтобы получить хотя бы какие-то объяснения.

В ожидании Ирвинг раздраженно постукивал пальцами по столу, тщетно пытаясь успокоить себя игрой на воображаемом рояле. Помогало не очень. Уже хотелось в сердцах вырвать эту чертову сумку и самому найти всё, что нужно. Знать бы, что искать.

Наконец дождался. Глянул на фото. Нахмурился. Прищурился. Ничего не понял. Прищурился сильнее. Так ничего и не понял. А наличие ребенка на фото только разозлило. Отозвалась у сердца ещё не затянувшаяся рана от потери. Ещё свербило на душе от непережитой скорби.

Интересно, можно ли себя простить за то, что по его вине Лиз потеряла ребенка? Их общего ребенка.

– Не помню, - строго ответил Ирвинг, переведя взгляд с экрана телефона на сумасшедшую. Горло предательски сдавило. – Потому что меня там не было. И я понятия не имею, кто такой Берни. Так что это или какая-то ошибка, или очень жестокий розыгрыш. Лучше признайтесь, пока я не обратился в полицию.

В полицию Ирвинг уже давно не верил, но эта фраза часто работала и отпугивала от него нежелательное внимание. Да и черт знает, куда еще обращаться в таких случаях. Видимо, к медиумам. Кто еще сможет объяснить, почему они с человеком на фото так похожи?

Джон тяжело вздохнул. Похоже, надо разбираться самому. Пока усиленно соображал, как поступить и где найти ответы, машинально глотнул кофе, которого уже совсем не хотелось. Эта Бренда смогла добавить бодрости.

Это было похоже на тот сюр, который Ирвинг пережил, когда будучи пропавшим без вести и с ветром амнезии в голове начал находить информацию о самом себе. Шок, отрицание, надежда - сложно описать это состояние простыми человеческими словами. Теперь было почти то же самое, только вместо надежды - недоумение. И еще гнев. Казалось бы, уже со всем разобрался - и снова какие-то загадки?

Раздраженно порылся в телефоне, чтобы влезть в свои личные соцсети. Должно же быть хоть что-то, что опровергает заявление Бренды! Он просто физически не мог быть там, где то ли божьим промыслом, то ли дьявольским замыслом был изображен на фото.

Уже листая ленту, запоздало припомнил, что это был тот самый роковой год. И в сентябре того года… он был в коме. И теперь засомневался, что действительно в коме. Хотелось бы сказать, что не может вся больница и целый реабилитационный центр его обманывать, но, черт возьми, слишком часто за последнее время жизнь переворачивалась с ног на голову.

Ирвинг растерянно положил телефон на стол, так и не сумев найти никаких доказательств.

– В сентябре 2018-го я был в коме. И точно не в Филадельфии, - неуверенно произнес Джон. Огляделся. На них начинали коситься. Возможно, узнавали. Кто-то прислушивался. Ирвинг даже заметил, как кто-то втихаря снимает на телефон. Это само по себе было неприятно, а уж когда надо разбираться в таких тонких вещах, как путешествия во время комы, то и вовсе нервировало. Не для лишних ушей эта информация.

– Мы можем поговорить в другом месте? - скорее поставил перед фактом, чем предложил Джон, поднимаясь с места. Как-то быстро отложил версию о том, что Бренда сошла с ума. Решил сделать вид, что она не совсем чокнутая и во всему этому есть какое-то объяснение. Оставив на кассе оплату за них обоих и не скупившись на чаевые за всю эту суету, помог Бренде одеться и поспешил вывести её на улицу. Декабрьский ветер сердито ударил по щекам.

– А теперь подробнее и по порядку, - строго попросил Ирвинг, ведя собеседницу в сторону парка, который зимой выглядел не так романтично, но зато там можно было спокойно поговорить. Да и почему-то задерживаться с Брендой в замкнутых помещениях, пусть даже и у всех на виду, не сильно хотелось.